Брать ли грех на душу, или "Свободу педофилам!"

Педофилы, пляшите! Кончились ваши муки! Хватит дрожать в кустах под детсадом! Отныне все позволено! Пачку мороженого всучил в маленькие ручонки, посюсюкал и веди — лапай, тереби, хватайся за нежное, еще молоком пахнущее детское тельце.

И ничего за это не будет! На днях один из ваших вместо срока в остаток жизни, «петушиного» угла в зоне и как результат петли из трусов был отпущен на все четыре стороны.

А что? Детвора в его селе еще не перевелась!

С куклой в зале суда

Потерпевшая в зал суда вошла… с куклой — поролоновой, руки-ноги веревками висят, глаза из пуговиц, как видно, любимой, потому как моська затерта до блеска.

«Потерпевшая»? Как-то ненормально. Противоестественно, как… не знаю — цветы в солярке — звучит это слово по отношению к девочке, что еле вскарабкивается на скамью и усаживает возле себя мультяшную подружку.

«Потерпевшая», — говорит прокурор, а сам нагибается под стол, дабы отыскать ее. В свои-то неполных пять — что же она могла потерпеть: пока мама остудит кашу и даст ложечку или пока дядя-доктор сделает укольчик, чтобы не кашляла?

Здесь все противоестественно для нее: неотапливаемый зал заседаний, где ломаются судьбы и калечатся жизни, клетка подсудимого со скамьей, на которой жулье со скуки матерные слова царапает, прокурор, судья, куча незнакомого народа.

... допрос потерпевшей

— …Когда дядя Леша засовывал… мне болел животик. И я кричала, тогда дядя Леша закрывал мою голову подушкой… Я не хотела его брать в… потому что он был кислый и вонючий, — малышка заплетала поролоновые косы и продолжала рассказывать, иногда поднимала головку и улыбалась, когда речь зашла о бананах и шоколадках, иногда морщилась, видимо вспоминая причиненную ей боль.

Плакала даже повидавшая, казалось бы, на своей работе много чего инспектор детской комнаты милиции. Правда, стыдливо отвернулась к стене — погоны не позволяют раскисать. Несколько раз маме девочки становилось дурно — ее пытались вывести из зала.

А заодно, граждане судьи, и меня выводите. Свяжите и выведите! Иначе я его сейчас сам придушу (прости Господи)! У меня ведь у самого такая же — еще «р» не выговаривает и с такими же кудряшками.

Ух, и чешутся руки…

Переполох в селе

Первый тревожный звонок для родителей Виталины прозвенел в один весенний день прошлого года. Девочка потерялась. В селе ведь оно как: гуляет ребенок по улице, к соседской детворе забегает, на дороге в жмурки играет, а ежели надо домой — родители окрикнули, и прибежал.

Однако кричали, за калитку выходили, отец по улице прошелся, во дворы позаглядывал: нигде нет малышки. Она частенько через дорогу забредала к соседу дяде Леше — у того завсегда конфетка или яблоко для детворы найдется.

Но и Алексей Демидович, лет шестидесяти тогдашний начальник пилорамы, лишь развел руками: «Ко мне не заходила… Но слышь, Володька, — с крыльца вдогонку закричал сосед, — видел я, как малая твоя на гору по дороге подалась». Володя Исаков насторожился: Виталина еще никогда без спроса так далеко не заходила.

Беда! Во дворе Исаковых будто пожар случился. Отец завел мотоцикл и, вышибая колесом ворота, погазовал в глубь села. Из калитки в калитку, из хаты в хату металась мама девочки, Надя. Ее крики «Виталина!.. Доця!» до сих пор стоят в ушах односельчан.

Село всполошилось, давай искать всем миром… О худшем думать не хотелось, но страшные мысли сами лезли в голову — прошло четыре жутких часа, а дочь не найдена. Володя развернулся и погнал домой звонить в милицию. Вбегает во двор, а там… с ведерком в руке у поросячьей изгороди копошится маленькая хозяйка.

— Где же ты, доченька, была? — отец плакал и смеялся, целовал и ругал Виталинку одновременно. — Что ж ты с нами делаешь?

— У дяди Леши… Я слышала, как вы с мамой кликали, но он закрыл меня в комнате и не выпускал.

«От старый хрыч — опять, поди, напился, уснул и забыл, что у него в доме ребенок играется», — решили родители. Володя даже вышел на дорогу и, шутя, но грозно крикнул соседу: «Смотри мне, Демидович, еще такое повторится — яйца оторву!»

Не знал еще тогда отец девочки, что уже не до шуток — надо было и вправду отрывать. Ничего бы тогда не произошло.

В берлоге

Минуло четыре дня. И опять куда-то запропастились кудряшки. Но на сей раз Надя знала наверняка, где дочку искать. Так и есть — сидит на диване у дяди Леши, кушает банан. Хотела, было, мама забрать Виталинку домой, но Демидович: «Пускай ребенок витаминчиков покушает — потом сам ее приведу». «А и вправду, чего это я разволновалась? — успокоилась Надежда — Демидович-то трезвый».

«Только не задерживайся, доця», — уходя, сказала мама. «Мамочка, дядя Леша почистит мне сажу, и я приду». Синяя скрипучая дверь в старом доме захлопнулась.

Вернувшись домой, Надя взялась молоть зерно: нужно было накормить с десяток свиноматок, еще и молодняк. «У, как уплетают пятачки, — залюбовалась недавним 18-головым приплодом хозяйка, — особенно вон тот — черный как сажа… Сажа?! Стоп!.. Что за сажа?.. Какую такую сажу чистить?.. С чего вдруг она это сказала?!»

...Надежда не помнит, как добежала до соседского дома. А, скорее, долетела. В хате ей навстречу выскочил человек. Надя сразу и не признала Алексея. Так в морге с трудом узнают видоизменившийся труп хорошо знакомого человека. Весь трясется, будто не соседку, а кончину свою увидел, но в глазах вместо страха какая-то дикая эйфория. Как у наркомана, только что принявшего дозу.

Оттолкнув его, Надежда вбежала в спальню… Пятилетняя девочка, любимая папина дочка, умница и щебетуха очень спокойно (дома такого от нее не добьешься!) лежала на кровати. Без штанишек. На задранной маечке выделялось мокрое желтое пятно.

Свободу педофилам!

Наверное, знаете, что на зоне делают с насильниками? Где-нибудь в цеху включают на всю катушку станки, дабы крики заглушить, собирается несколько бригад, а то и целый отряд, и на середину выводят его. Затем пять-шесть «петухов» вытворяют с ним то же, что и он творил со своими жертвами. Но, как говорят следователи, в более «грубой и извращенной форме».

Это – с насильниками. А ежели в колонию попадает детонасильник, то обычно после первой вечерней поверки его находят с заточенной арматуриной в животе. Такое вот отношение к дядям лешам в мире, где в почете воры, бандиты и даже убийцы. У сидячего люда тоже ведь есть дочки, внуки, братики и сестрички.

Ну и пускай там у себя за колючкой хоть всех до единого педофилов передавят! Пусть хоть прах их над колониями развеют. У нас на воле все по-другому. Участковый целый месяц не принимает от отца девочки заявления об изнасиловании. Следователь, ведущий дело Виталины, «допрашивает» дядю Лешу в местном кабаке. А судья выносит приговор педофилу — 3 года УСЛОВНО. Гуляй на свободу — к детям!

Судье — намылить!

Доказать вину жителя с. Понорница Коропского р-на Черниговщины Ветохи Алексея ничего не стоит. Доказательство в плюшевой шапочке бегает по коридорам суда. И следователю, и на суде она подробно рассказала, что с ней происходило в берлоге Ветохи.

Причем эксперты-психологи едины во мнении: «…исключено, чтобы ребенок сам мог придумать сказанное им на следствии, или же родители смогли научить рассказывать обо всем так детально».

К тому же в материалах дела имеются два медицинских заключения. Гинеколог: «…натертости внутренних и внешних гениталий… в области малых половых губ белесоватые рубцы (после заживления ран)».

Хирург: «…гипертонус анального отверстия. Ампула прямой кишки расширена».

Следователи, милиционеры, судьи, ответьте мне: что еще вам нужно, чтобы отправить дядю Лешу… если уж не на арматурину, то как минимум туда, где запускают на всю мощь станки?! Ну, Христа на вас нет, но детки ж у вас есть! Он же завтра, чего доброго, и на них будет засматриваться.

Выйти всем — суд идет!

Я присутствовал на судебном заседании, знакомился с материалами дела, разговаривал с соседями, врачами, психологами, и… вдруг так стало страшно. Нет, не от того, что вся правоохранительная братия области, начиная от участкового и заканчивая судьей, взялась оберегать педофильскую задницу.

Это было понятно с самого начала: сын дяди Леши (на ту пору) — начальник районного уголовного розыска. И папаша на нарах означал крах его карьеры.

Страшно от того, как они это делают! Грубо, топорно, плюя на все и на всех.

Прибегает к участковому отец — сам не свой и сообщает, что его четырехлетнюю дочь изнасиловали. А тот кивнул… и через полмесяца прислал писульку: «Сообщение… рассмотрено, в возбуждении уголовного дела отказано за отсутствием в данном деянии состава преступления».

Хотя приди к нему даже проститутка на игле и заяви об изнасиловании, обязан мобилизовать все силы и немедленно арестовать подозреваемого в особо тяжком преступлении.

А теперь еще раз заглянем в зал суда. Последний раз, ибо будет выноситься приговор.

Итак, финальный, самый важный аккорд этой пьесы, играющей более года. Развязка близка, но все еще в неведении. Поглядывает на часы прокурор, нервно ерзая на скамье, ожидает своей участи подсудимый, в коридоре одну за другой курят родственники, вот-вот… Ага. Размечтались.

Пустой зал, один отец девочки стоит — вошел судья и монотонно пробормотал приговор.

Все уже давно решено. В смысле «засеяно».

P.S. С тех пор у Виталины очень тревожный сон — срывается посреди ночи, кричит, родителям по очереди доводится дежурить у кровати. К каким врачам и шептухам ни возили, да все без толку. Сходить в туалет — целая мука для девочки, потому и в садик перестали водить — дети насмехаются.

Володя подал апелляцию на решение суда и надеется, что «там хоть разберутся». А нет — «придется таки взять грех на душу — топор с первого дня держу».

Я не знал, что ему ответить.